Назад
За две минуты до открытия бирж
22 июня 1999 г
Природа настроена игриво, вслед за налетевшей темнотой весеннего снега, когда не видно было и в двадцати метрах, вышло солнышко во все голубое небо. Надо бы акции то продавать, раздались возмущенные голоса за спиной, не ровен час, атмосфера предупреждает, нагнетание обстановки и к тому же буржуи покамест пьют, надо бы сливки снимать, да отшортиться. Думалось легко и не принужденно, пока не открылась дверь, и не вошел простой русский, неся под мышкой эскиз «"Лари с рынка", записки очевидца» да пачку рож на фотографиях, распечатанных на принтере, участники, присутствовавшие и не присутствовавшие. Октябрята, пионеры, комсомольцы, спекулянты. Мылов неожиданно улыбнулся и едва не споткнувшись повалился на пыльный пол. Пива принес, -пытаясь показаться серьезным, Лари ухмыльнулся, и протянул руку, помогая встать. В горле пересохло, деньги вынесли все, мораторий объявили, чего уж тут мы сидим? На улице теплынь какая-то подозрительно хмурая. Работать надо быстро, или не браться за это плевое дело, кури, протянутая белая коробка приятно удивила Мылова, а чё и зажигалка есть? спички уже по тридцать копеек, за углом послышались женские голоса, босота, шепнул Мылов и побежал на противоположную сторону улицы. Подхватив какую-то старушенцию под руки, Мылов потащил ее несмотря на все причитания к светофору и пешеходному переходу, на ходу прикрикивая на нее и ее же сумкой подталкивая под зад.
Надо головами проносились велосипедисты с мраморными глазами, рискующие обвалиться вам на нос и перекосить благородные лица, спешащие к ближайшей пивной, хотя лица об этом еще и не знали, но догадываться были обязаны хотя бы в силу профессиональных привычек, не говоря уж о заработной плате, которую им за это платят. Мылов токма что ее как раз получил, настроение у него было не в пример Павлику Морозову светлое, мыслей в голове не накладывалось на знания, приобретенные в бесплатном институте, волосы развевались в такт Мумий тролю, разносящемуся из белого джипа, водитель которого сидел под дулом пистолета и думал, платить ему или все равно его жизнь кончена. Мылов, может быть если и видел это, проявил бы свою гражданскую позицию, а так прошел мимо, наплевав на асфальт и не попав окурком в урну. День токма начинался, а настроение еще никто не испортил, драные коты вот-вот должны были начать выть под окнами, а девицы продолжать оголять коленки, и на подоконнике мимо проходимого дома лежала пачка помятых сторублевок старого образца. Мылов, почесав затылок, продолжил беседу: напиши что типа пришел друган, которому по 3.56 я насоветовал, вломил шилову за непредупреждение, эмоции раздрай хай, потом бессилие и пустота, затем рост, надежды, слезы, любовь. Про любовь поспокойней пиши, не надо там всякого этого. Всё? Лари вдохнул, давай еще кого-нибудь. Пришел черед вздыхать Мылову, но он вместо этого чихнул: Шилов не попал в столовую, угумс, токма ты Мылов, возразил Лари. Жрать не дают на десках потому как шилов всем должен, нет, давай шилов, для маркетинга лучше, представляешь старый испытанный герой. Тут не выдержал Лари: а чего такое на десках? Ну в других подразделениях. Стало темнеть, забрезжил дождик, и приятели провалились в черноту какого-то входа, где на перекрестке Кривого переулка и Площади знамений.
Утро, проведенное болящим или в пути не идет в зачет, важнее новости о снижении расценок на заветный продукт не встречается, нежели та, которая ожидала умиротворенного и не обездоленного Мылова. Мылом что ли он голову помыл, или просто сидел у зеркала он и грыз ногти на ногах, часы показывали без пяти девять, автобуса не было, губы он решил с утра не красить, к большому не спешил, в округе двигались с переменным успехом мишени, на глаза набегали слезы и было жалко Мылову шилова, а шилову было все равно, он собирался открывать свое дело, плохо понимая какое, еще хуже понимая, зачем. Да и жил ли он, на чердаках его не встречали, в постели с примадонной замечен не был, с водки и пива голова болела, а он признаться не любил, когда голова болит, и пили за него другие, и спали за него с другими, и умер он как-то не по домашнему.
Смерть под парусом
У перекрестка скользила переполненная людьми и провиантом лодка, на верфи стоял регулировщик, матерно ругаясь на приезжающих торговцев воском и собаками, утхлое суденышко мистера безработного, экономически правильно ориентированного, под рваным парусом брало курс на десятое авеню, бережно ступая под красным флагом, стараясь обходить грязные лужи помидорного сока, капитану нравилась жизнь, матросам не дали рома, боцмана перед отплытием так и не нашли. Редкая кошка, заглядывающая в трюм, выбиралась на палубу, лоцман, засыпавший на руле и не подозревал, как это порой бывает не просто обойти светофорный столб и рядками укладывал сбитые мусоросборочные баки по бортам. На прожженной уксусом карте вычерченный маршрут казался верным и предрасположенным к увеселительной прогулке: Гастроном, уличная кафешка на малой Пальцевой, винный погребок у Дока, куда дальше капитан еще не решил, и горделиво покусывая зубом усы мрачно всматривался в предстоящую даль. Аграфина Ивановна, возлежавшая на корме курила чай, и казалась себе непревзойденной мастерицей по заигрыванию с карликом коком, сидевшим на барной табуретке рядом и чистившим апельсины для жарки. Кожура апельсинов была толстой и неподатливой, и карлик начинал злиться на тупую дрель, которой скручивал кожуру в изящные клубочки, ..которые так любил капитан их посудины, даже больше чая с сахарином.
Курсируя мимо полицейского участка, рулевой, ловко вглядывающийся в окружающие просторы, заприметил боцмана. Его грузное тело со свисающей бородой неумело поддерживали под руки два копа, цинично поддерживая падающие на нем парусиновые брюки и наставляющие на путь истинный посредством резиновой дубинки, боцман истошно кричал и грязно сморкался на белоснежные лацканы офицеров. Воспитательная беседа продлилась на глазах проплывающих мимо пассажиров менее получаса, однако на их лицах расплылись невообразимые своей потребностью улыбки, и капитан, наконец осознав всю увеселительность мероприятия, не предсказуемо гордо отдал команду дать право руля и принять швартовы. Пара оранжевых купюр уплыла в карман одного из полицейских, лоцман отправивший было водолазов, в расчете на длительную стоянку, чистить борта суденышка, поспешил за коробкой пива с ближайшую таверну, Аграфена, не обращая внимания на происходящее, приколачивала трубку, боцман, с трудом держась на подоспевших матросов, лез целоваться с молоденькими пассажирками, солнышко поднималось к зениту, становилось жарко, словно бы летом, метеоролог, по совместительству бывший полярником, настраивал свои не хитрые инструменты, как капитан, уверенный, что команда в сборе отдал приказ лечь на прежний курс.
Затрещал судовой телефон, алло, говорит четырнадцать дробь двенадцатая, за Ваш счет разговор с Бобруйском, соединять? А кто это? Простите, разъединение на линии, повесьте трубку и ждите. Я тебе повешу сейчас, грозный голос капитана не отрезвил телефонистку, соединяю со службой собственной безопасности, два-два, послушай, бродяга, с тебя триста зеленых монет, курьер выезжает, в трубке пошли короткие нервные гудки, капитан выскочил на палубу и во все просоленное горло заорал, боцман, под всеми парусами меняем курс на четыре фигуры ниже, развернуть дополнительные галсы, машинному отделению самый полный вперед, рулевой бери правее, не видишь, фасад сейчас снесем. От резкого поворота карлик кок полетел с табуретки на надраенный борт и сквозь кормовое окно для палубного ведра вывалился на расплавленный под солнцем асфальт, изрядно ободравшись. Вскочив, он попытался догнать парусник, но не тут то было, слева еще боковым зрением он обнаружил местных черных акул в разноцветных пиджаках и понял, что это конец. Небо мрачнело, свинцом окатило уши карлика, он почувствовал на губах солоноватый привкус, присел и зажмурился, черные акулы сделали вид, что проходят мимо, не заметив кока, улыбка поползла по перекошенному лицу, и вновь свинцом окатило ему уши. Умирая, карлик мечтал о синем небе, лужайке перед деревенским домом, старушке жене в расписном фартучке и новой курительной трубке в золотой оправе на толстенной цепочке от часов. Стрелки часов показывали ровно на два часа назад.
Команда голодала седьмые сутки, недовольство проявлялось в увеличившихся часах, проводимых за шахматной доской, снижением потребления крепких спиртных напитков, залитыми грязью кормовыми досками, неряшливостью Аграфены, у которой кроме всего прочего кончился чай и ей приходилось воровать у капитана английский табак. Шли дожди, в долговых ямах судна сидело пол команды, еще два дня назад съели последние кожаные ботинки боцмана, лоцман, забаррикадировавшись в трюме, отлавливал крыс, отрезал им хвосты и использовал в качестве приманки для ловли кошек, которых давно уже не было, но голод ни ему одному вскружил голову, отдельные матросы сутками рассиживали в корзине вперед смотрящего на главной мачте и жевали синтетическую солому. Виной всему стал кок, карлик имел достаточное количество продуктов, однако склад продуктов располагался на камбузе, а вход был настолько узок, что капитан каждое утро брал мотопилу и пытался расширить настояние дверного проема, дело шло туго, миллиметры давались настолько тяжело, что боцман как-то сказал известную фразу о том, что...впрочем капитану это могло и послышаться и он не обратил никакого внимания. Умирающих по приказу боцмана аккуратно заворачивали в старую парусину и сбрасывали за борт, отдельные пассажиры и члены команды отправлялись им вслед, и некоторых подбирали случайные прохожие, чтобы больше потом их никто уже не увидел. К исходу воскресенья на борту суденышка не осталось и десятка измученных людей. Между тем, курсом, которым следовал капитан, параллельно шло другое судно, под британским флагом, с командой отъявленных головорезов и отваливших от байкеров. Командовал ими старина Занзибар, потерявший в боях правую руку, половину черепа, селезенку с печенью и два коренных зуба. Выглядел он устрашающе и основной эффект нападения происходил в первые минуты боя, если такового не случалось бои Занзибар проводил с огромными потерями.
Облокотившаяся на правый борт толпа аборигенов Занзибара строила рожи оголодавшей команде суденышка, всяческие непотребные слова долетали до ушей пассажиров, однако корабли не шли на сближение, мирно проплывая то мимо супермаркета, то полицейского участка. Капитан, с ухмылкой наблюдавший трусовские гримасы, вызвал боцмана и велел построить команду на верхней палубе. Через пять минут он огласил приказ: идем на абордаж вон той скорлупы, пассажиров запереть в трюме, форма одежды парадная, судовые орудия на левый борт, курс не меняем до моего приказа. Глаза матросов повеселели, те, кто уже мечтал о смерти, надеялись наконец ее обрести, остальные рассчитывали на удачу и развлечение в знаменитом винном погребе Занзибара. Судно ожило, с нижних палуб раздавался скрежет пушек и громыхание перекатывающихся ядер, капитан взобрался на мостик и отдал приказ: по неприятелю по левому борту ядрами из всех орудий пли, облако дыма накрыло все вокруг, но капитан, не останавливаясь продолжал кричать матросам, перезаряжай, пли, рулевой, курс левее на 6 румбов, иди на сближение. С корабля аборигенов послышались стоны, крики, кормовую мачту снесло напрочь, по правому борту образовалась течь, горел камбуз, головорезы один за одним выпрыгивали за борт, разбивая о расплавленный под солнцем асфальт головы, ноги и переносные магнитолы. Занзибар, размахивая кастрюлей с березовой кашей, спасенной с камбуза, орал на рулевого, но руль не слышался и столкновения избежать не удавалось.
Матросы, вооруженные баграми, с разинутыми ртами рвали на себе волосы и одежду, слюна бежала по их грязным лицам, устремленным на кастрюлю Занзибара, сам Занзибар сбросил шлюпку и со всех сил греб веслами прочь. Стихия вокруг бушевала, волна гнала его на небоскреб, он отчаянно сопротивлялся, но ему не везло и отчаяние на его лице через минуту сменилось звоном битого стекла и возгласами уличных клерков. Добыча оказалась не велика, матросов после рвало еще два дня, так, что они забыли про запертых в трюме пассажиров, и те благополучно отправились восвояси на тот свет.
На утро следующего дня боцман собрал уцелевшую команду, состоящую из двух матросов, отчитал их за внешний вид и между делом сообщил, что запасы пресной воды иссякли и поинтересовался, а нет ли случайно у кого-нибудь высшего инженерного образования. Матросы впервые услышав странное слово «инженерного», потупили взоры и промолчали. Все свободны, гаркнул боцман и поплелся к капитану.
Еще читать
